Но признаваться не стал. Включился, поспешно ушел от окошка, чтобы так внимательно не разглядывала, и ссутулился на перроне под фонарем. И разглядел, какой я грязный. Счастье, что кассирша лишь голову пассажира видит – ну или грудь с рукой. Голову я рассмотреть не мог, а грудь с рукой у меня были замызганными, но на фоне остального смотрелись как хирургическая палата после операции. А все остальное – как хирургическая палата после пяти кишечных операций на самых метеоритных людях. Постаравшись, можно было найти несколько участков, дающих представление о цвете кроссовок, джинсов и куртки. Остальное было вымазано, уляпано и завошкано грязью. Самой разной: красной глиной, черной жижей, серой золой, бурым песком, кусочками дерна, размазанным мхом, травинками, обрывками репьев и боюсь подумать, чем еще. Кроссовки и штанины внизу были, как у бронзовых статуй, оштукатурены толсто и гладко.