Бабка просветлела, встала на цыпочки и прошептала мне на ухо пять слогов. Дыхание у нее было прохладным.
Албасты потопталась на месте и толкнула ворота так, что они отлетели на петле и с лязгом врезались в забор. Я вздрогнул. Бабка шагнула во дворик, посмотрела налево, посмотрела направо и снова застыла.
Какие-то у нее счеты были с буинскими. С тамошней карчык, поди, не поделили чего-нибудь.
Сверху ее не было видно. Я пытался определить глубину лужицы, но прут гнулся, а палка сломалась. Вот я и сел, чтобы пробить двойным обломком мягкую преграду. Сел, увидел этот комочек и чуть в топь не улетел: пытался после размаха уже увести удар от воды, потому что с ужасом представил, что мягкая преграда может быть и не мхом, торфом или что там в болотах обычно бывает. Палки с чмоканьем воткнулись в рыхлый край лужи, я, вцепившись в них, не свалился в воду. Перевел дух и протянул дрожащую руку к чешуйке.
Я кивнул. Кормежка и согрев отменялись. И на хвост садиться тоже особого смысла не было.
Я не боюсь полиции, пусть ее преступники, алкаши и гастеры боятся. Но понятно же, что нам с Дилькой лучше на глаза ментам не попадаться. Докопаются, спросят, почему без родителей, ссадят, отправят домой. И все.