— Ну, митрополит и сказал: «Каждый сам решает, а молиться я буду за всех», — отче степенно кивнул, радуясь, что в Киеве такой хороший митрополит. — Я и решил.
— Вы что, впрямь драться ладите? — словно очнулся Михайло, и узкие глаза его вдруг раскрылись широко. — Мы же слово давали...
В шатре было темно, плотные кошмы белого войлока не пропускали свет, десяток факелов да дымоход выхватывали из темноты лишь небольшое пространство. У дальней стенки на небольшом возвышении кто-то сидел.
— Скажи хоть, где сесть можно, Илиос, не стоя же разговаривать будем.
Гордята хватал руками песок, вот всадники въехали на бревенчатую мостовую — осталось проехать двести шагов.
— На кого? — Илья откусил еще кусок от жилистой ноги. — А ты на кого, Добрыня?