Тут все, конечно, притихли. В бумажнике оказалось двести долларов и все его документы. Полицейский сказал, что надо связаться с семьей. В толпе зашушукались, а тетка вся побелела и сказала, что сейчас же пойдет и разыщет его личное дело. Полицейский пошел вместе с ней.
Выйдя из здания, я поскользнулся на обледенелой ступеньке и спикировал носом в самый настоящий сугроб. Помедлив пару секунд, я поднялся на колени и с изумлением огляделся. Несколько запоздалых снежинок — еще куда ни шло, но я никогда бы не подумал, что погода может измениться так стремительно, а главное, до такой степени. От цветов не осталось и следа, лужайки как не бывало. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралось чистое гладкое покрывало голубоватого искрящегося снега.
— Ничего, — ответил Генри. — Давай поговорим в машине.
Я помнил. По приказу Агриппины в его любимое грибное блюдо подмешали яд.
Я ничего не соображал. Шторы были задернуты, в коридоре темно. В тяжелой голове носились обрывки сновидений, меня вело, и в тот момент она перестала быть недостижимой солнечной девушкой из плоти и крови, но стояла передо мной смутным и невыразимо хрупким видением: смешение теней, тонких рук, разметавшихся волос — волшебная сумеречная Камилла из подземелья моих снов.
Генри обеими руками выворачивал Чарльзу правую руку. Тот попытался перехватить оружие, но Генри крутанул ему запястье. Пистолет выпал, оба рванулись за ним. Генри оказался проворнее.