Он вышел на улицу, сел в машину, пристегнулся, завел мотор. Когда он выезжал со стоянки, в кармане Фридриха внезапно запела «Катюша». Неужели Гельман все-таки вспомнил о встрече? Разминулись буквально на пару минут? Пусть теперь подождет — не останавливаться же, перегораживая выезд. А потом он выскажет галерейщику все, что тот заслуживает... И еще, подумал Власов с растущим раздражением, мелодию целленхёрера все-таки надо сменить. Дома, в Дойчлянде, она казалось ему всего лишь безобидной забавой, но здесь, в России, он вдруг остро почувствовал, насколько неуместна эта пошлая и безвкусная песенка, звучащая из целленхёрера имперского офицера. От нее за километр смердело Арбатом с его матрешками, балалайками и большевицкими знаменами. Песенка-то, между прочим, большевицкая. О нет, конечно, политики в ней не больше, чем в той же «Лили Марлен», и в запрещенных она никогда не значилась — но все равно, написана она большевиками и пользовалась у них большой популярностью. Да и содержание... Фридрих никогда не интересовался, что там после первого куплета — знал лишь, что ничего противозаконного — но ведь наверняка какая-нибудь любовная дурь, как и в «Лили Марлен». Нет уж, к черту эти игры в маленькие славянские слабости, давно пора поставить что-нибудь другое — хоть ту же «Fliegerlied»...