— Есть выход, — напряженным, как струна, голосом предложил Хагнер. — Впустите ее и свяжите. Когда настанет ночь, мы все поймем.
— Они не люди, — коротко отрезал Ван Аллен. — Они твари. Говорящие, думающие, живущие в людских домах твари. Не знаю, что такого можешь знать ты, но если тот стриг, которого ты повязал в Ульме, на допросе вздумал распинаться, как он сожалеет и как жестокая сука-жизнь вынудила его злодействовать, то сам должен понимать — гад рассчитывал на скорую смерть, если засчитают раскаяние. Не хотел любоваться с тобой рассветом. Или ты способен поверить в раскаявшегося стрига?
— Как скажете, — отозвался тот, устало опершись о стол перед собой. — Вам видней.
— Соглашайся, Максимилиан, — просительно шепнула Амалия, снова вцепившись в его руку. — Это жизнь, наконец. Тебе не надо будет больше прятаться…
— Я не боец, — хмуро проговорил тот. — Я могу, если поднапрячься, поднять мешок с камнями, знаете?.. но при этом меня били соседские мальчишки.
Нет. Не тишина. Что-то есть в тишине. Что-то…