— Сказано было ясным и простым человеческим языком! — подтвердил их подозрения Ван Аллен, когда они приблизились. — Или я не тот диалект подобрал?
— Пересядь к ним, — повторил Курт настойчиво. — Вывернись наизнанку, но чтоб к себе в комнату они не ушли, пока я не вернусь.
— Не хочешь отвечать, — констатировал Ван Аллен, выждав два мгновения тишины. — Ну, не стану давить… Шах.
— Только держи себя в руках, люпус, — строго велел охотник. — Не наделай глупостей.
— Господи, только без этого. Я не намереваюсь ни на кого давить, если кому-то неймется отправиться на тот свет прежде времени — это их дело, но я как человек в своем уме отказываюсь это понимать… Все, — обессиленно отмахнулся он, отвернувшись от насупленного Хагнера. — Я рано встал, поздно лег и хочу есть. И Импала в своей кладовке наверняка уже околевает с голоду. Где наш любезный хозяин? Еще дрыхнет?
Хагнер, чем ближе подступал вечер, тем мрачней и напряженней становился, на вопросы отвечая скупо и не начиная разговоров первым, что было вполне понятно — наверняка майстер инквизитор и сам чувствовал бы себя не в своей тарелке, сидя в ошейнике, точно купленный за бесценок раб или сторожевая собака. По завершении оборонительных приготовлений Бруно и Ван Аллен взялись за Хагнера, навесив на него безыскусные вериги, исполненные из найденных в железном хламе вещей. Старый обод от бочки, несколько укороченный и склепанный на скорую руку в кольцо, опоясывал его, оставшийся обрезок облегал шею, а длинная собачья цепь, разбитая зубилом на части, стала своеобразными браслетами, сомкнувшимися на запястьях и лодыжках.