Он вдруг запнулся, оборвав самого себя на полуслове, и замер, переводя все более мрачнеющий взгляд с Курта на по-прежнему молча стоящего поодаль Хагнера.
— Он убит? — шепотом крикнул трактирщик; Курт развернулся, сделав к лестнице два шага, и столпившиеся наверху зрители отпрянули, когда им открылась полная картина, прежде загражденная его спиной.
— И для этого, уже будучи внутри, вышел наружу?
— Потому что служба под твоим началом — подвиг более жесткий, нежели любое отшельничество.
— Двенадцать — до той поры, когда все это началось…
— Поднимитесь наверх. Сейчас. Вы оба. Есть разговор.