Глаза Хагнера, прежде светло-серые, потемнели, и расширившиеся зрачки сейчас отражали свет слабого пламени, точно крохотные зеркальца, напитавшиеся багровым. Едва явившаяся усмешка слетела с его губ, и мгновение тот сидел недвижимо, глядя прямо перед собой и не произнося ни звука.
— Почему тишина? — скосившись в темноту за бойницами, пробормотал Курт. — Времени прошло достаточно для того, чтобы перестроиться. У него под рукой, даже если не брать в расчет раненых, остались еще трое живых и здоровых. Почему не повторяет штурм?
— Помнится, — возразил тот ровно, — в Хамельне ты столь же скептически отзывался о том же самом. И помогло тебе хорошее вооружение?
— Нашли хороший повод, господин фон Зайденберг?
— А что вы будете предлагать? — настороженно уточнил тот.
— Теперь я знаю, о чем говорили основатели академии, побеседовав с приговоренным к повешению оторвышем в камере кельнской тюрьмы.