В коридоре, за дверью, слышалась возня и грохот сапог. Оттуда тянулся портяночный запах растревоженной казармы.
А НачПо у нас вечно был рассеянный, несобранный, вечно у него что-то терялось, торчало, что-то он всё время не помнил. Ни одного подводника он в лицо не знал, ни одна фамилия у него не откладывалась.
Все застывают. Замирают. Соображают. Думают про себя. Онемело. Остекленело. Минуту, наверное.
Когда вывесили про Савицкую, наши стали ходить кругами и очень плоско шутить. Некоторые до того опускались в своём безобразии, что изображали эти биологические эксперименты мануально, и при этом гомерически гоготали.
Лейтенант — как обухом по голове — повторил и…
— Ладно, — говорит он, — иди к своему флагманскому и передай ему всё, что я о нём думаю.