— И эта девочка? — Мама сделала неопределенный жест головой.
Ирина сделала два больших глотка и пообещала себе молчать, пока можно.
Он зажмурился. Напряжение и обиды последних дней, духота этой комнаты и электрическая музыка, пиво, пицца с колбасой, стоящая в горле, — и дыра на потолке. И вой сирены. Теперь его посадят в колонию, будут издеваться, убьют, как отца…
А девчонка-то держалась на «отлично». Пристроившись на самом краю дальнего стола, Ирина видела, как Алиса восседает рядом с дедом, как она смеется и отвечает что-то почтенной старухе в лиловом ожерелье, и даме с бриллиантами в ушах, и лоснящемуся мужчине средних лет, и прочим своим, очевидно, родственникам, друзьям семьи и приближенным к деду. Девчонка держалась так, будто не было притона и пожара, предательства Вовы и головной боли; Ирина наблюдала за ней с растущим уважением.
— Приворачивать, — механически повторила Ирина.
Дрогнувшей рукой Ирина открыла коробочку.