Приятель Алисы ехал неумело и скверно. То и дело менял ряд безо всякого смысла, подрезая чужие машины. Движение было плотным, по встречной полосе грузно катились самосвалы; сжав зубы, Ирина следовала за серым «Пежо», благо велосипеды на крыше делали его приметным.
— Но в последний месяц она никаких лекарств не принимала, — сказала Катя, не слыша его. — Только валерьянку.
И народный художник подхватил ближайший стул; стул был тяжелый, но и Эдуард Васильевич казался в этот момент могучим, как Голиаф. Он отвел снаряд назад, будто собираясь метнуть в Толика, и тот отпрянул, а близко стоявших гостей будто ветром сдуло.
Потом, не выдержав, вытащила из сумки новую пудреницу, купленную вчера вместо разбитой. Поднесла зеркальце к глазам; оглядела отражение комнаты. Но отраженная комната тоже была пуста. Исписанные бумажки, разлетевшиеся по углам, делали ее похожей на обитель безумного поэта.
Он спустился по лестничному пролету. Протянул руку к звонку.
Там, в зеркале, в Зазеркалье, этот незнакомый и страшный человек взял за голову отражение Ирины — и она почувствовала, как чужие руки впиваются ей в волосы. Он сильно, грубо толкнул ее, ударил лбом о зеркало; посыпались осколки, полилась кровь, но зеркало, рассыпавшись, перестало отражать ванную, и исчез зазеркальный демон.