— Она глупа, — сказал он. — И не просто глупа, а неописуемо глупа. То, что она сейчас проделывает с яблочным пирогом, уже представляет для нее непосильное умственное напряжение.
— Да. Но на этот раз можно будет взять комнату побольше. У тебя есть свободная?
— Что с Бетти? — спросил я. — Или вы не хотите говорить?
— Ваша публика стала тоже на двенадцать лет старше, — сказал я.
Я снова взглянул на Наташу. Я очень любил ее, но в моем чувстве к ней не было ни малейшей сентиментальности. И до тех пор, пока сентиментальность не появится, я был в безопасности. Я мог порвать с ней сравнительно безболезненно. Я любовался ее красивыми плечами, ее прелестными руками, бесшумно шевеля пальцами, делая пассы и шепча заклинания: «Останься со мной, существо из другого мира! Не покидай меня раньше, чем я покину тебя! Да будет благословенна твоя сущность воплощение необузданности и покоя!»
— Да. Он объяснял мне на примере картины Дега смысл жизни. Своей. Не Дега, конечно.