А на другой день наступила весна. Мгновенная, беспощадная; жители хутора брались за головы, рассказывая о снесённых паводком плотинах и мостах, о затопленных низинах и прочем стихийном ущербе. По оплывающему снегу нам удалось добраться до соседнего посёлка, а там путешествие выдохлось само собой, потому что уже на следующее утро дороги сделались совершенно непроходимыми.
— Не переборщи, — говорила Танталь сквозь зубы.
— Эдак мы за полгода не доедем, — пробормотал я, глядя в сторону. — Может быть, нам хватит… ломать комедию… ты как хочешь, а я бы нанял карету. Пока ещё остались какие-то деньги…
— А что вы тогда говорили… «где были ваши глаза, когда вы отдавали за меня Алану»?
На стенах сверкали рамы, в рамах сверкали чьи-то предки, глаза у предков сверкали шаблонной мудростью и традиционной отвагой. Сверкали пуговицы, галуны, сверкали белым голым телом мраморные статуи в нишах, мне становилось всё грустнее и грустнее. Какого пса мы влезли в эту шкатулку с драгоценностями, что нас ждёт здесь, кроме головной боли и приторных сверкающих улыбок, а ведь завтра на рассвете выезжать…
Как бы там ни было, а, вспомнив опыт собственных отроческих страстей, я принялся влюбляться в Ивилину Дэр.