Фарс закончился, я так и не понял, в чём там было дело, но публика смеялась, и монеты на тарелку бросала — не так чтобы много, на постоялый двор для всей оравы и не хватило бы, пожалуй. Я вспомнил тот негодующий, сдавленный вопль Танталь: «Что, за чужую меня держишь?!» И позвякивание монет в мешочке…
— Если господину неинтересно — господин уйдёт, — холодно сообщила Танталь. Меня передёрнуло — всё это, конечно, трогательно, но Танталь забывается. Всякому панибратству есть предел…
То есть её склоняли к сожительству, и не раз — сперва всё подряд, включая горбунью, а потом предводитель дал своей банде понять, что претендует на девчонку единолично. И однажды ночью — как раз накануне моего появления — приступил к делу всерьёз. Алана, вне себя от ужаса и от ярости, ненадолго превратилась в бешеную кошку; звать помощников мерзавец постеснялся и сорвал свою злость, избив девчонку чуть не до полусмерти.
Рекотарс помедлил. Подошёл, церемониально поклонился, задев шпагой край тяжёлой портьеры. Да, пьян. Чуткий нос Танталь терпеть не может перегара.
— Отпусти, скотина, — сказал я шёпотом, пытаясь сладить с дрожью.
— Что же ты молчал, Эгерт? — хрипло спросила Танталь.