"Экспресс" солидно рыкнул двигателем и легко перетащил тушу машины через пыльную разделительную. Нашелся как раз здесь и переезд через железку, которая могла быть для нас неплохой защитой. Вроде ничего серьезного, а специально через рельсы никто не поедет, пожалеет машину, так что нам сектор наблюдения изрядно сужается.
– Видишь, блондинка из анекдота хоть до этого додумалась, – вздохнул я сокрушенно. – Очень просто: "Либо увижу, либо нет".
Подгоняя ударами палок, "добровольцы" заставили жертв залезть в большой пластиковый контейнер, который был подвешен к крану – небольшому такому крану, установленному на тракторе. Взревел дизель, "люлька" поднялась повыше, а трактор медленно покатил к ограде, а за ним бежала беснующаяся толпа.
– А если они сумели выжить, или съесть людей, значит их должно быть много, – добавила она, – А мы видели мало. Где остальные?
Вообще во властях американских мне нравилось всегда немногое, но за одно качество я их уважал – они никогда не оспаривали право людей на самозащиту. Как бы сами не жульничали со своим населением, как бы не мухлевали, а риск того, что кто-то возьмет винтовку и в отместку стрельнет во власть предержащего, принимали стоически. Даже полицейские, в которых время от времени палили сошедшие с ума обыватели, не требовали немедленного и полного запрета на продажу оружия. Такой крепости духа у российских властей с царских времен не наблюдалось, что при советской власти, что позже, при "демократах". Рефлекс у властей один – самооборона, прикрываемая фарисейской болтовней о том, что народ "друг друга постреляет". А зачем народу друг в друга стрелять, интересно? Нет других кандидатур на отстрел, пожирней? Кто-то где-то лукавил в этом моменте, и лукавил сильно, беззастенчиво.
– Осторожно, еще окно рядом с вами, – сказал я, направив луч фонаря на окошко в трех шагах от них.