— Джек у нас, как всегда, чертовски хорош собой, — сказала бабушка.
Глядя на мужа, она успокаивалась от его равномерного дыхания. Все оказалось так просто, что поначалу она даже этого не поняла. Перед глазами возникали комнаты в нашем доме и прожитые в них долгие часы, которые она старалась вытравить из памяти. Теперь, когда она вернулась, воспоминания оказались еще слаще на вкус — как цукаты, забытые на полке в чулане. На той же полке хранились все памятные даты, и наивность их первой любви, и крепкий жгут, сплетенный из общих мечтаний, и основательный корень расцветающей семьи. И первое проявление этой основательности.
Мама не заставляла ее ходить в школу — до Рождества так или иначе оставалась всего неделя, но Линдси приняла решение сама.
Набирая номер полицейского участка, отец рассчитывал поговорить с Леном Фэнерменом, но того не было на месте. Отцу сказали, что двое офицеров уже «выехали в адрес». Хотя мистер Гарви предстал перед ними в расстроенных чувствах, он вел себя вполне разумно. Правда, его вид вызывал какую-то брезгливость, но полицейские решили, что причиной тому — слезы и сопли, непозволительные, с их точки зрения, для мужчины.
Мечта всей ее жизни наконец-то стала явью.
В те минуты, когда мысли обращались ко мне, ей становилось легче, одиночество отступало, появлялась связь с чем-то неосязаемым. Или с кем-то. Она видела в своих снах кукурузное поле, и ей открывался новый мир, иной мир, в котором, если повезет, можно найти точку опоры.