Это было обычным явлением. Люди, с которыми случалась беда, устремлялись к моей жене, как птицы к маяку.
Мы позвонили у двери, и горничная, по требованию Холмса, показала нам ботинки, в которых был ее хозяин, когда его убили, и обувь сына, которую он надевал в тот день. Холмс тщательно измерил всю обувь в семи или восьми местах, затем попросил провести нас во двор, откуда мы пошли по извилистой тропинке, ведущей к Боскомскому омуту.
— На этот раз, — отозвался мой друг, — мне понадобилось посидеть на пяти подушках и выкурить полфунта табаку… Мне кажется, Уотсон, что, если мы сейчас поедем на Бейкер-стрит, мы поспеем как раз к завтраку.
«Смерть», — сказал он, встал из-за стола и ушел в свою комнату, оставив меня в недоумении и ужасе.
— О, мистер Шерлок Холмс! — воскликнула она, переводя взгляд с него на меня и наконец с безошибочной женской интуицией останавливаясь на моем друге. — Как я рада, что вы здесь! Я приехала сказать вам это. Я уверена, что Джеймс невиновен. Приступая к вашей работе, вы должны знать то, что известно мне. Не допускайте сомнений ни на одну минуту. Мы с ним дружили с раннего детства, я лучше всех знаю все его слабости, но он так мягкосердечен, что не обидит и мухи. Всем, кто действительно знает его, такое обвинение представляется совершенно нелепым.
— Скажите, — вмешался Холмс, — доктор Бичер — это тощий немец с длинным острым носом?