– Присаживайтесь, поговорим. Садитесь, тепло. Вот, возьмите куртку, чтобы не испачкаться.
– Хоть сорок, – тетя Галя ответила не менее сердито, – сто сорок раз скажи, а толку? Волчицей надо быть, чтобы не любить собственного ребенка. Нет, не волчицей, даже дикие звери и те своих детей любят. Гадюкой надо быть, гадюка и есть… А девочка какая ж хорошенькая, и умненькая, и вежливая – все «спасибо, тетя Галя», «будьте добры, тетя Галя» да «не беспокойтесь, пожалуйста, тетя Галя». И читает сама, и стишки рассказывает, и как посмотрит своими серыми глазенками, так у меня сердце разрывается – каково же быть сиротой при живой-то матери?
Тут папа перестал прижимать меня к себе, а, наоборот, слегка отстранился, вышел к свету, лившемуся из окон, посмотрел на меня внимательно и сказал, что я – его ученый скворчонок и даже удивительно, как это я все так хорошо понимаю, а еще, что любит меня, как сорок тысяч папьев любить не могут.
– Здравствуйте… Приветствую… Нет, руки прочь! Гладить нельзя… Имейте уважение к собаке-уникуму! Вы же меня не гладите при встрече…
– Здравствуй, девочка. Что там с младшей группой?
– Ты и не должна была успокаивать Иру, Глория, – возразила Лиля. – Ира – взрослая женщина, тренер, а ты всего лишь ребенок. Очень ловкий, цепкий и умный ребенок, с этим не поспоришь, но, дорогая, временами ты слишком много на себя берешь.