Потом мы ехали в автобусе на кладбище, а потом папу стали хоронить.
– Ну и ладно, и тьфу на вас, – обиделся Богдан, – и мы об вас руки тоже марать не будем, об ябед. Никто дружить с вами не станет, так и знайте. А мы, между прочим, может, мириться шли, – вдруг запальчиво добавил он, – и били его не за то, что он цыган… а потому… потому, что проверить хотели… на крепость, вот! А теперь – идите в жопу, мы с вами не дружим навсегда! Пошли от них, пацаны, от этих ябедливых вонючек!
– Эй, гляди веселей! – Папа щелкнул меня по носу. – Ничего страшного, поболтают и забудут. Перетéрпите. – И он улыбнулся нам с Игорем.
Прижавшись к теплому, влажному зверю, я все прислушивалась – «пламенный мотор» работал мерно, мощно.
– Ань, когда это ты успела собаку усыновить? – спрашивал он насмешливо.
– Глория, ты… Ты мне не поможешь? Тебя Тактик слушается, а меня никак…