Мишенька спал в амбаре с козами и не выбежал меня провожать. Если бы он только высунул нос – я бы не уехала, мне бы не хватило решимости. А так я просто старалась ни о чем не думать – в голове моей было пусто, темно и холодно, как на улице. Зима.
Домой мы добрались мокрыми и холодными, как жабы. Я непослушными пальцами выковыряла ключи из кармана, открыла дверь, затащила пса в свою комнату. Он сразу лег. Я принесла каких-то тряпок из ванной, вытерла его насухо, подтащила прикроватный коврик поближе к батарее и уложила на него зверя. Это было глупо – конец сентября, еще не топили, но я всегда плохо соображаю от холода.
Он отстроил заново больницу, привел в порядок больничную конюшню, подарил местной библиотеке треть своих книг, устраивал детские праздники, добывал для местного клуба новые фильмы и заманивал туда столичные труппы, мимоходом подбирал больных ворон и собак с перебитыми лапами, успевал воспитывать меня, любить маму (и, увы, изменять ей), играть в свой покер и на рояле («Не для музыки – для пальцев» – так он говорил), писать статьи и шляться по всяким конференциям и симпозиумам. Жизнь плясала вокруг него веселым смерчем, затягивая в свой танец всех, кто оказывался поблизости.
Я потихоньку обучала Щуку. В сравнении с Ричардом, который все делал сразу, словно по волшебству, она, конечно, была тормозом – с ней приходилось работать в нормальном, обычном ритме.
Я мотнула головой, как лошадь, отгоняя морок. Ричард привстал и залаял на Борю. Федор Сергеевич что-то у меня спросил.
И я припустилась к Геше – вот уж с кем было легко и понятно, и не надо ни о чем договариваться, а Лиля подошла к Ире.