Однажды папа уехал в командировку дня на три, а вернувшись, спросил меня, как там мой питомец поживает.
Потом я сидела, прикрыв лапами нос, как Умка, чтобы быстрее согрелся, жалела несчастного Витьку и была счастлива оттого, что моя мама никуда меня не сдает.
Но Алик не стал мне хамить. Он сполз вниз, шелуша легкую сосновую кору, и, сидя на земле, зарыдал, как мальвина какая-нибудь.
Богдан остановился, набычившись, глядя на меня с ненавистью. Фашист – это было самое страшное оскорбление у нас тогда.
На вахте нас встречал Шкарик, и, если вахтер был новый, мы устраивали ему «цырк».
– Знаешь, – мама задумчиво водила пальцем по старой отцовской фотографии, – я вот все думаю… А может, зря я тебя тогда не отдала?