Меня удивило странное обращение: на «ты» и одновременно — по имени-отчеству. Только потом сообразил, что не представлялся вахтеру. Очень интересно. Впрочем, нет, как раз ничего интересного. У Епифании, небось, спросил, когда мимо спускалась.
Когда кладу трубку на рычаг, натыкаюсь на сочувственный взгляд подполковника.
НАТАЛЬЯ (нервно ходя по просцениуму, между столом и сервантом ). Если ты приносишь деньги в дом…
Я дегенерат. Я выбрасываю эпистолы в мусорное ведро.
Охранник принимается рьяно собирать вещи. Сует мне. В портмоне обнаруживается пятидесятидолларовая купюра. Часы? Ручка? Выбросить? Жалко. В милицию отнести? Между собой, небось, поделят. А надо мной посмеются. Себе оставить? Неудобно, краденое все-таки…
Хотел огрызнуться, но раздумал. Лапочка чуть не плакала. За час с лишним я, садист и мироед, довел ее почти до истерики. И ничего не мог с собой поделать. У меня пропало чувство сцены. Зритель, зритель, только зритель, которому режет глаз дура-фальшь. Которого на репетиции категорически пускать нельзя. Диалог с каждым повтором становился лучше, а я