Мередит ушла из офиса в пять и к этому времени уже дважды отказалась поговорить с отцом и несколько раз — с репортерами, которым не терпелось узнать, как она восприняла сегодняшнюю неудачу.
Мередит опять попыталась уговорить его не думать о прошлом, но ясно осознала, что он просит разделить с ним беды, которые по праву должен был делить с ней много лет назад, и предлагает запоздалую возможность обратиться к нему за утешением, в котором Мередит так нуждалась. И она постепенно поняла, что хочет этого даже сейчас. Стоя в кольце его рук, она ощущала медленное успокаивающее поглаживание его ладони по голове и плечам и неожиданно годы отлетели прочь, растворились и исчезли, и ей было не двадцать девять, а восемнадцать, как тогда, а ему — двадцать шесть, и она была влюблена в него… Мэтт был силой, опорой и надеждой. Безопасностью и защитой.
Наступила полночь, когда Мэтт проводил ее к машине. Усталая после трудного дня и опьяненная его ласками, Мередит нехотя уселась за руль.
— Не жди больше никаких гадостей со стороны отца — ни больших, ни маленьких.
— Эт-то все т-ты, — выдавила она наконец, — вспомнила, к-как ты в-выглядел, весь в чулках…
Мэтт на мгновение застыл, но тут же пожал плечами и потянулся к смокингу.