Но тут вмешался Сайрус Фортелл, восьмидесятилетний грешник, заседавший в совете пятьдесят лет, чьи идеи так же устарели, как парчовый жилет и палка с ручкой из слоновой кости, которую он всегда носил с собой.
— Сколько еще тебе осталось носить скобки?
— Если ты знала, что оно уродливое, почему купила?
— Ты прекрасно знаешь, что я… я никогда… Мередит смущенно смолкла.
Но теперь, глядя на него, она не находила ничего мальчишеского в этой квадратной челюсти и упрямом подбородке… хотя были и другие моменты, когда он смеялся или спал и темные волосы были взъерошены, а выражение лица казалось трогательно-нежным. А ресницы! Только вчера утром она заметила эти густые пушистые ресницы, веерами лежавшие на щеке спящего Мэтта, и едва подавила абсурдный порыв наклониться над ним и подоткнуть одеяло как маленькому.
После его ухода Мередит поднялась наверх, хмуро разглядывая клочок бумаги. Если таким образом Мэтт пытается предложить, чтобы она ему позвонила, с его стороны это грубо, невежливо и… просто нагло. И унизительно.