Одним прекрасным утром в суд явился тихий мужчина с портфелем. В портфеле был иск к хозяевам “Солнышка”, которые нагло эксплуатируют чужое название. Название и картинка с солнышком давным-давно принадлежат вовсе другой фирме, которая жаждет восстановления справедливости и воцарения законности на всей территории страны и так далее.
Последний раз он принимал душ сегодня утром в “Рэдиссоне”. У него мятая и потная рубаха. Он забыл в Москве одеколон и купил на Невском увесистый конус “Фаренгейта”, который так и лежал упакованным в целлофановую пленку на дне рюкзака. По шее перекатывалась витая золотая цепочка такой ширины, что, будь она еще чуть-чуть шире, на ней можно было бы повеситься. На цепочке имелось распятие, тоже весьма увесистое. И еще у него были трусы с рисунком из красных роз и сердец. Кирилл Костромин не предполагал никакого романтического приключения, когда собирался в Питер, а эта захватывающая дух красота единственная оказалась не в стирке.
– Ничего не обойдется, – сказала Соня тихо. Тетя Александра быстро перехватила стаканчик с валерьянкой и опрокинула его в себя. Быстро задышала, так что богатырская грудь заходила ходуном, сморщилась и покраснела пятнами.
– Газета? – переспросила она. – Какая газета? А, газета… Я не помню точно. То ли “Милицейские новости”, то ли “Вестник милиции”, то ли “Милицейский боевой листок”. Нет… “Милицейская газета”, вот как она называлась! А что?
Это ее проблемы, и пусть она их решает как хочет. Как сможет.
– Салют! – сказал Владик и через весь стол протянул Кириллу руку. Рука была большая, прохладная, с бугорками мозолей.