Однако было бы неразумно говорить Энни подобные вещи.
Не слышал. Он сам это знает. Его рука потянулась к дверной ручке, потом неуверенно опустилась. Да, он знает, что ничего не слышал… А что, если слышал?
— Энни, наверное, мне все-таки нужен укол, — сказал он, когда она уложила его в кровать. Несколько мгновений она рассматривала его потное бледное лицо, затем кивнула и вышла из комнаты.
Стефани и Джиму Леонардам — они знают, за что. Да-да, знают.
— Энни, в 1871 году женщины часто умирали при родах. Мизери отдала жизнь ради мужа, лучшего друга и ребенка. Душа Мизери навсегда останется…
И тогда я начала понимать, что, если никто на свете ничего не заподозрит, мне все равно грозит опасность. Я посмотрела на тебя и подумала, что, может быть, не я одна умею притворяться.