— Значит, ты сам себе и убийство простишь?
Мы уже переговорили об этом десять минут назад, подумал Роберт Джордан. Интересно, почему он опять…
— Понял, друг, только не надо так кричать. У нас в штабе бригады многие спят, не только полковник, и твоя горячность утомительна. Вот почему я всегда бреюсь сам. Не люблю разговоров.
Он нагнул голову, чтобы поцеловать ее, и рюкзак сполз и наподдал ему по затылку, так что они стукнулись лбами. И ему показалось, будто это тоже было с ним когда-то раньше.
Редко случается целиться в противника на таком близком расстоянии, подумал он. Обычно люди кажутся маленькими куколками, и правильная наводка стоит большого труда; или же они бегут, рассыпаются, снова бегут, и тогда приходится наугад поливать огнем склон горы, или целую улицу, или просто бить по окнам; а иногда видишь, как они далеко-далеко двигаются по дороге. Только когда имеешь дело с поездом, удается видеть их так, как сейчас. Только тогда они такие, как сейчас, и с четырьмя пулеметами можно заставить их разбежаться. На таком расстоянии они кажутся вдвое больше.
Ему и тогда это не давало покоя, подумал Роберт Джордан. Бедный Кашкин.