Лагранж скомкал фразу, не объясняя, за что извиняется — за то, что выдал нас? За то, что не успел раньше?
Я обернулась. Даниэль сидел, пристрои локти на колени и смотрел на меня с улыбкой.
— Я бы и через запястье проверила, — пробормотала я, присаживаясь рядом и пряча глаза.
Прекрасный, должно быть вид — взбитые в пену локоны, распухшие губы, лихорадочно горящие щеки, дурные, с томной поволокой глаза.
Я распахнула слабо белеющую в темноте ткань и, закусив губу, положила ладони на часто вздымающуюся грудь — гладкую теплую, твердую. Погладила — сначала кончиками пальцев, потом всей ладонью. Сверху — вниз, на живот, провела по напряженным рельефным мышцам, чувствуя, как у меня у самой внутри все точно так же напряглось.
Ужасно хотелось зажмуриться. Нет, он все же ненормальный. Не надо, не надо было идти…