Удивительное дело, но по мере рассказа мистер Торнвел не высказывал совершенно никаких эмоций. Не ощущалось ни злости, ни бешенства, ни недовольства. Он смотрел на Даниэля так, будто тот ему про погоду за окном рассказывал. И когда он закончил, ректор перевел взгляд на меня.
Чего я хочу — указано моим адвокатом в исковом заявлении: избавиться от опекуна, не способного исполнять опекунские обязанности должным образом, получить компенсацию за годы жизни в исправительном заведении и досрочное признание полной гражданской дееспособности. Адвокат, правда, убеждал выдвинуть также обвинение в причинении финансового ущерба, но я отказалась. Во-первых, если по-честному, я ведь знаю, что отчима не интересовали наши деньги. А во-вторых… была еще одна причина. Но для этого следует сперва получить независимость.
— А если бы, допустим, было… есть какой-то способ точно определить? Какой-нибудь такой… — я вспомнила колдовство Даниэля на крыше и его сомнения после, — стопроцентный.
Я отодвинула очередную стопку и полезла на стремянку за следующей.
Когда до завершения октограммы снова оставалось всего ничего, щит лопнул. От невидимого и неощутимого взрыва отдачи зазвенело в ушах. Голубое сияние снова погасло, Даниэль пошатнулся, я бросилась к нему поддержать…
И вдруг, легонько куснув напоследок в место, где шея переходила в плечо, Даниэль остановился, отстранился и посмотрел мне в глаза, молчаливо приглашая.