Погода испортилась. Когда мы заходили в храм, светило солнце, сейчас внезапно набежали тучи, тени стали резче, ветер холоднее.
Я смотрела в окно, как розовеет край неба – скоро закат, – когда сзади меня обняли крепкие руки и твердый подбородок уперся в макушку. Аксель.
– Второй, – констатировал дядя, покачав головой. – Значит, Хэсау все-таки…
О, значит, мерзкая баба должна раствориться в источнике навсегда вместе с осколком души юной Вайю? Неплохо.
Тиры… Насколько можно им верить? На Канторе долг жизни, но его могут разыгрывать втемную, я сомневаюсь, что он так поднаторел в политике. Великий, но одержимость! Почему в этой псаковой жизни все пошло совершенно не так? Я лучше побарахталась бы с козлом Костасом на тахте в библиотеке.
Дядя выглядел страшно. Оторванная пуговица камзола, местами черная рубашка, которой положено быть свежей, темные тени под глазами и впалые щеки. Кожа на лице так обтянула кости, что дядю можно было принять за несвежее умертвие.