Вскоре после завтрака старшие дети ушли в школу, а родители завозились по хозяйству, больше от желания занять себя, чем от необходимости. Попытался занять себя и Андрейка, но родителям его помощь была не нужна, и они даже будто отталкивали ево, старательно не замечая.
– Да иду, иду! – ловя ногой ускользающую туфлю без задника, на пороге показался запыхавшийся дядя Фима в домашней одёжке.
– Вот! – Мишка, отнёсший альбом и вернувшийся с кучей бумажных свёртков, начал распаковывать их, щедро одаряя приятелей, – Специально такие брал, штоб от дальней дороги не испортились.
– Двойра эта! – и краснеет, злится, – учу когда, так навалиться норовит. Прижимается то грудью, то…
Песчинки в песочных часах – ш-шурх. Ме-едленно, чуть ли не по одной вниз скользят. И каждая секунда вдруг показалась чуть не вечностью, вечность – секундой, а Палестина — доской шахматной, у которой три старика, похожих, как родные братья.
Не могу даже сказать, хорошо это или плохо. Скорее да, чем нет, потому как здорово, когда всё – в радость. Каждый шаг, каждый глоток воды как в первый раз.