Санька с утра сонный, но довольный. Подошёл к опекуну, молча обнял, и пошёл умываться. Вот же! Мне вот такие нежности через стеснение великое, а тут вот так просто. Даже и завидно немножечко, если честно.
А чуть больше, и всё. Полная узнаваемость и тыканье пальцами.
Обед. Сон. Потом вчетвером занимаемся. Мы снова наверх переехали, так што места полнёхонько, не теснимся.
А у меня возраст ещё не вполне, да дееспособность взрослая вроде как и есть, но и не совсем. Вместе с церковными неприятностями может интересно аукнуться. Не только мне притом, но и дяде Гиляю, как неответственному опекуну, а через это и неприятности у Саньки могут. А ну как опеку кому иному передадут?
– К моим, к моим картинам подошли, – Санька вцепился в мой рукав, – сам… Маразли! Маразли со свитой долго стояли около картины с незатейливым названием «Первая игра в футбол. Одесса»
– Моё почтение, – Володя-Вольф Жаботинский более сдержан. До этого мы виделись только в редакции, да и то мельком.