Мерзость. Неуважение к себе и нам. Ноги эти, вечно немытые перхотные волосы, затянутые в сальный пучок на макушке. Перхоть на воротнике и плечах, запах пота.
– Иешуа Га-Ноцри, – представился он с благожелательной улыбкой на обрамлённом каштановой бородкой славянском лице.
Из церквы я вышел постный-препостный, как сухарик ржаной. Подождал Саньку, переглянулись с ним матерно, да и домой.
– Там, это где? – полюбопытствовал Саня, пока я, жалея, глажу Фиру по больной руке.
Пусть знают! Такое себе объявление о серьёзных намерениях, да не просто перед Фириной мамеле, а на весь город.
– Конкретный? – он потёр подбородок, – Даже и не знаю, а и знал бы…