Киваю, растягивая губы в улыбке, и вслушиваясь в малопонятный для меня диалект греческого. Немножечко уже начал разбирать, но…
– За Тридцатидневную войну помнишь? – погрустнел дядя Фима, – Ну и вот!
– … околотошный?! Та-ак… – лоб нахмурен, лицо самое злое, – а не тот ли это… А, да тебе-то откуда… Ну, собаке собачья смерть! Доигрался поц на скрипке.
А потом прочь, да походка летящая, будто мешок с мукой с плеч сбросил. Вроде как дело сделал. И гадай!
Вздохнула та несколько раз прерывисто, будто перед рёвом. У меня ажно сердце! Но надо. Воспитываю, значица. Если уже сейчас вот так вот, то што там будет дальше?! Она конечно и да, но не через ломание моего мужчинства!
И думаю даже, што иногда и без почти, а вполне себе и да. Масштаб, правда, невелик, но што есть.