Такой себе минор в купе, только задумчивое сопенье и стук колёс на стыках рельс, да изредка приносимые ветром клубы едкого, кисловатого угольного дыма из паровозной топки, оседающего потихонечку на оконном стекле.
И у меня тоже — улыбка ответная. Да не ему, а будто всей Москве разом. Дома!
Но вот снится же… Снова, снова и снова, раз за разом. Зубы эти через раз, глаза бешеные, железо калёное в руке, а потом — кровь. Который раз уже за ночь просыпаюсь в поту холодном.
Никакой роскоши – просто арка, ведущая в полукрытый дворик. В сопровождении Герасима вхожу, потом несколько переходов, и вот я в Патриаршем саду, который считается лучшим в Иерусалиме. Перекрестив меня, монах удалился, оставив одного.
Хозяйка ко мне благоволит, но не забывает брать двадцать копеек каждый день за койку и весьма постную пищу. Она не местная, привезённая давно покойным мужем из центральной Расеи, да так и не переняла здешнего говора и обычаев.
Расстроенные нарушением правил, гостеприимные обитатели сих благодатных мест сопроводили меня к почтенному судье, после чего с почётным конвоем – в местную тюрьму.