Что-то мне это напоминало. А конкретно — чёрную реку. Только эта была белой. Что наводило на странные мысли о неоднородности этого мира.
На Бориса больно смотреть. Истекающий кровью, поджимающий руки, он выглядел мертвецом, которому не продержаться до мира людей.
Поднимаюсь, но сверху прессуют, вдавливают в землю. Я вырываюсь, дёргаюсь и протаскиваю себя ещё дальше. В бок врезается очередная атака, меня переворачивает, на губах чувствую кровь.
Кто знает, что она успела надумать за время плена. Я у неё замечал суицидальное желание убиться об Ротенов, глупо и героически попробовав отомстить. Может в этом дело. Возможно, девушка и вовсе себя уже похоронила. Воительница доморощенная, блин. А может ей стыдно, что она выжила — а другие нет. Мне это чувство очень знакомо, знаем, проходили.
Но это ощущение испарилось, как наваждение.
Именно здесь, в главной родовой шахте, ковалось могущество рода. Московская ветвь могла кичиться силой сколько угодно, но сейчас её дни сочтены. Разве что-то могут жена бывшего главы рода, да их детишки? Те слишком молоды и ещё не освоили семейные силы, чтобы принимать их всерьёз. Московская Пасть им не поможет. А вот то, что происходило здесь… Огас отчётливо понимал, что доступ к тайной Пасти был залогом его силы.