“Маньяк” дернулся, и я машинально плотнее вцепилась в его одежду.
Развлекуха зашла на второй круг, когда господин Азор решил, что пора бы внести изменения в программу, и моё сердце оборвалось и покатилось куда-то со второго этажа по ступенькам в преисподнюю (хотя раньше они туда не вели) — Мирослав бросил дитятю не вверх, а в сторону.
Он прижался лбом к моему лбу, как когда-то, давно, в прошлой жизни, полной беззаботных глупостей.
Он потерся скулой о мой висок, и отпустил.
Новицкий остался в приемной, строить глазки милой девушке — несмотря на его поганый характер, девицы всех мастей от Филлипычева внимания почему-то млели. А я вошла в кабинет, отделенный от приемной тяжелой дверью.
Он теперь был так близко, что запах парфюма приятно щекотал ноздри. Гладкая кожа шеи в вырезе мягкого свитера маячила перед носом, и ужасно, до одури хотелось прижаться к ней губами, языком и попробовать этот запах на вкус.