Глаз зацепился за движение на заднем плане.
И вот странно. Вроде бы, ничего "такого" мы и не увидели. Но и я, и Мир однозначно идентифицировали это как "личная жизнь", и щеки у меня горели.
Любуясь относительно мрачными пейзажами, я заметила человека, бредущего по обочине, по той самой грязи, на своих двоих. Он сутулился и периодически пытался голосовать, но без особого успеха — участок трассы между городом и россыпью окрестных поселков был пусть и довольно оживленным, но желающих подобрать то ли подростка, то ли субтильного взрослого, не наблюдалось. Я бы тоже проехала мимо, блюдя собственное частное пространство и безопасность (мне теперь не только о себе переживать, а люди разные бывают), но беременность сделала меня сентиментальной. Я затормозила и сдала назад.
Утро было каким угодно, но не добрым: запах гари, не висевший над “Тишиной”, но доносимый порывами ветра, растерянность и испуг, свивший гнезда в глазах… Люди, кажется, не верили произошедшему.
— Кстати, мне показалось, что она выглядела старше. Лет на двадцать пять. И Ада… — он оглянулся на Адку, оккупировавшую подлокотник дивана.
Подавила желание позвонить Марии Егоровне.