Дом, как обычно, порадовал внутренней энергией — Корней Васильевич звенел своими железками в мастерской, а Кузьмич громыхал чем-то на чердаке: видно, опять проводил ревизию старого хлама. Леонард Силыч, которому суета домового мешала спать, временами добавлял в деловую симфонию свой возмущенный вокал.
— Перуне, вми призывающим тя… — Продолжение молитвы язычника поглотило гудение пропеллера.
Это он вовремя сказал, потому что я уже собирался ускориться и сделать ему больно. Увы, заскочивший с другой стороны напарник налетчика не придумал ничего лучше, чем попробовать накинуть мне на голову мешок. Тут уже взбрыкнули мои рефлексы, да и я их не особо сдерживал.
Да уж, расслабился я со своим даром видока, а когда он дал осечку, навалилось чувство беспомощности. По большому счету, если прибегать к аналогам охотничьих собак, я — гончая, а не ищейка. И толку пыжиться, если вон у профессионального следователя и то ничего не получается.
Долго тосковать в будуаре мне не пришлось. Хоть Глаша и не смогла тотчас покинуть гостей, но забежала Ласточка, она же Дуня Зыкина, принесла ужин. Стрельнув в меня глазками, девушка убежала. Большего она позволить себе не могла — хозяйка в отношении меня была ревнива до одурения.
А глаза такие ласковые-ласковые, но почему-то от взгляда Гудкова становилось не по себе.