Товарищ Толмачёв был спокоен. Звонок следовал за звонком, и ничего в том удивительного не было, садясь в это кресло, он предполагал, что так и будет. Так и было. Звонили всякие товарищи, даже те глотки, которых он разорвал бы собственноручно, доведись случай. Но сейчас, он спокойно и корректно отвечал им на их вопросы, вежливо отказывался от помощи, объяснял ситуацию. А они выражали соболезнования. И требовали массовых и показательных акций. Толмачёв успокаивал их, говорил, что сейчас, когда контрреволюция побеждена и военный коммунизм в прошлом, вспышки красного террора нецелесообразны, и даже вредны для общего дела. Товарищи соглашались с ним, тем не менее, настаивая на самой суровой каре для совершивших убийство и всех прочих, как-либо причастных к нему. Владимир Николаевич обещал, что наказание будет самым суровым и показательным. И что никто не уйдёт от заслуженной кары. Потом клал трубку и ждал следующего звонка. И так раз за разом. Пока в дверь не постучались.