– Ступайте, вас ждёт автомобиль. Вы должны успеть.
– Всё! – Уверенно сказал Свирид. – Сразу видно, что вы не служили в Первой конной. У нас комэск говорил: одёжка – минута, уборная, помывка – две минуты, коня под седло – минута. Через четыре минуты всем быть в седле.
– Патроны у неё закончились, – догадался товарищ в сером, – а ты, Ибрагим, обгадился и сбежал. И очень нас этим разочаровал. Вот если бы ты её приволок к нам, то…
– Да и не та фигура, этот Пильтус, нечета он Урицкому. И Яшке Людоеду он нечета, хотя Яшка Свердлов был большой фигурой. – Размышлял вслух Фрунзе. – Но даже за него не стали массовый террор устраивать.
Секретарь взгляда не отвёл, просто ничего не ответил. Он понял, что теперь они уже никогда не будут союзниками, и ещё он понял, что если будет нужно, то Толмачёв его убьёт. И никто его не осудит за это. Товарищей такого масштаба не судят за такие мелочи как убийство секретаря. Аджания понял, что получил предупреждение. Но товарищ Аджания знал, что так будет, он был готов к этому. Это и был тот риск, на который он был готов пойти. И уже пошёл. И теперь ему нужно было только дозвониться до Григория Евсеевича. Только дозвониться до Главы Семьи.
– Ты держись, Иосиф, наверное, ты скоро один останешься, из ленинской гвардии, из людей, я имею ввиду, остальные старики будут жабреи. Так что вся надежда на тебя. Только на тебя. – Дзержинский крепко жал руку Сталина и улыбался, словно прощался навсегда, а потом ушёл не поворачиваясь.