– Будто мы с Дашкой стоим ночью на пляже, смотрим на море и ждем тебя. Ждем, а ты никак не приплывешь!
– Ты кто? – спросила я так же, как спрашивал меня Гурген.
На бабушку я взирала с почтительным страхом. Она совершенно не походила на обычную, нормальную бабушку, как на картинках в книжке «Красная Шапочка». И на всех бабушек, которые гуляли с внуками во дворе, – тоже. Она не была полной, уютной, с румяными щеками и доброй улыбкой, с узелком седых волос на затылке, в цветастом халате и тапочках. Все было наоборот. Бабушка Стефа, маленькая, прямая – «как шомпол», говорила она о себе, – с черно-седой гривой жестких волос, подрезанных ниже упрямо вздернутого подбородка, с выпуклыми серыми глазами и горбатым носом, походила на сову. А еще на свою фотографию почти двадцатилетней давности. По крайней мере то платье, в котором ее сфотографировали, лежащее в стенном шкафу, она могла надеть и сейчас.
Ее глаза неуловимо быстро метнулись во внутренний контроль и вновь смотрели на меня, блестя – от слез или от ярости?
Покончив с чаем и бутербродами, я перечитала то, что натаскала из Интернета ночью.
Несмотря на дефект речи и вспомогательную школу за плечами, Коля считался завидным женихом на барачной окраине города. «Настоящий мужик» – был вердикт тамошних старожилов. А то, что Колины мозги родители пропили еще до его зачатия, так это с каждым может случиться. Они пили и сейчас, поскольку ничего другого на людской памяти делать не умели. Коля держал их в строгости: в огородную пору запирал в сарае для вытрезвления, а потом сдавал посуточно в аренду по твердой таксе. Сам он пахал как трактор «Катерпиллер». Деньги ему были нужны: он купил в рассрочку домик и собирался жениться.