– Три пуда было, три и осталось, никакой усушки-утруски, – говорила бабушка.
– Книгу я найду. А к вам я могу прийти еще?
Я так и не узнала, кто за ним гнался, что за чудовища роились в его мозгу. Но фельдшер со скорой оставил меня с ним одну в приемном покое, а Дима с Саньком-напарником замешкались где-то в коридоре приемника. Невысокий и жилистый, он был охвачен тем отчаянием, с которым человек дерется за свою жизнь до последнего. А я, судя по всему, оказалась на стороне его врагов.
Как об стенку горох. Две пары ног и две пары лап пронеслись по коридору, хлопнула дверь детской, и там начался обычный вечерний бедлам с визгом, лаем и топотом.
– Пошли. Слушай, а что она к тебе так панибратски?
Медвежий рев Христо, наверное, был слышен на другом берегу моря. Выпуклые глаза в красных жилках налиты слезами – да, он плачет, слезы стекают по морщинам в седые усы. Плачет и поет, ревет густым басом… Но этой песни я не знаю.