Волна ударила меня на вдохе, как опытный рукопашник. Захлебываясь, давясь соленой водой, я с головой ушла под волну, и сквозь ужас и боль пробилась ясная мысль: «Дашка не знает ПИН-кода моей карточки. Если я не доплыву, они останутся без гроша даже на первое время».
Почему-то стало легче на душе. Хорошо, что не попала чуть выше, туда, где надпись на воротах: «Оставь надежду навсегда, сюда входящий».
– Это ваша личная просьба, Сергей Алексеевич?
Их больничный «рафик» вылетел на встречную полосу и на скорости под сто двадцать вмазался в фуру. Шофер уснул за рулем, убаюканный долгой ночной ездой по заснеженной трассе. Жив остался только изувеченный анестезиолог, спавший на заднем сиденье. Сейчас он лежит у себя же в отделении, но прогноз тяжелый. А мне надо ехать на опознание. С похоронами помогут. Машина будет через полчаса. Надо взять обувь и одежду.
Впервые ее интонации стали похожи на человеческие, когда она упомянула о дочерях.
Если бы с лисой разминулась я, то на моем месте сейчас были бы Катька или Дашка. Вторая квартира на площадке стоит пустая. На первом этаже Кицьке просто негде было лечь, да и ей, наверное, хотелось покоя, как любому умирающему существу. Вот такая диспозиция.