Но то уже хорошо, что я, возможно, и не ошибся насчет непричастности отдела к моим неприятностям. По крайней мере – прямой. Худо-бедно, но я привык видеть в них если не друзей, то, как минимум, не врагов.
– То есть вчера этот человек тебя помытарил, причем находясь в трезвом уме и твердой памяти, а сегодня он похож на овощ, – медленно произнесла она. – Причем это не похмелье. Интересно выходит. Никогда подобного не видела.
В общем – обживаться мне еще и обживаться. И самое главное – это тебе не школа, не институт. Тут пересдач не будет. Ошибку допустил – и все, тебя уже кто-то съел. В прямом смысле, не переносном.
– Так мне ему противопоставить нечего, – не стал скрывать очевидного я. – Этот поганец меня в лепешку раскатает и не вспотеет, а мне останется только просить его о пощаде. Ведьмак-то я ведьмак, только вот пока дальше варки зелий и общения с мертвыми я не продвинулся. У меня из оружия только нож, и все.
– Он у нас такой, – с гордостью сказал я, подмигивая Силуянову. – Нет для него ни авторитетов, ни преград. Мы его тут так у нас и зовем: «Железный Толич». Производное от Анатольевича, соответственно.
– Со спины, – досадливо поморщился подъездный. – Я не сразу понял, что к чему, а когда в окно-то глянул, уходила она уже. По фигуре видно – не девка молодая, а по походке, что не старуха. Стало быть, посередке она как раз, между девкой и бабкой. Лет тридцать – сорок ей. Хотя, с другой стороны, теперь и не поймешь, кто каких лет. Иная девка еще в возраст не войдет, а зад такой отъест, что твои ворота! Вот раньше удобнее было. На плат глянешь – и все ясно сразу. Коли плат яркий – девка. Коли с цветами или же вышивкой – баба. Ну, а коли черный – так вдовица.