В дверь постучали, и я впустила домового.
– У кого вы его будете оспаривать, Василиса?
– Назад! Глория! – кричала Юля, размахивая руками. К нам, наконец, подоспел Ерема. Он молча вышиб дно из жестяного ведра, протянул импровизированный рупор Юльке. – Стой, кому сказала! – рявкнула Юлька на всю округу. – Мама сердится!
В дверь тихонько постучали. Я осторожно приоткрыла ее, выглянула в щелочку. На пороге топталась дородная тетка, кажется, я ее видела у озера, на празднике.
– Чего не позвонила, я бы встретила! – стиснула ее в объятиях, чувствуя себя словно Ерема, вернувший потерянный глаз.
Подруга ткнулась в узкую дверь в углу, за которой оказалась до обидного обычная кухня: дубовые шкафчики, овальный стол, под одной ножкой которого для устойчивости лежала тонкая книжка, на стене календарь за прошлый год с Валерием Леонтьевым в сетчатой майке, в углу гудел двухметровый холодильник. Я с опаской заглянула туда, но нашла только заплесневелый кусочек сыра да твердую как камень палку салями. Плита выглядела старомодной, с латунными ручками и тяжелой решеткой над газовыми конфорками, духовка оказалась идеально чистая.