Наташа обернулась на мой голос с видом герцогини, вдруг обнаружившей, что случайно забрела в помещение для слуг.
Шур-шур, шур-шур: папа начал методично водить очередным лезвием по оселку.
Так ведь верил же сам и других заставил поверить, что все уступки по «третьей корзине» – это ерунда по сравнению с зафиксированными границами. Кто бы мог тогда подумать, что любые границы поползут, если нужным образом разыграть эту треклятую «третью корзину»!
Нет, на самом деле об этом можно было смело не думать.
Я рассказывал про отчима Мелкой и мой шантаж, про усестрение и свой заработок, и впервые видел Тому сначала пунцовой от гнева, потом всерьез испуганной и следом пришибленно-молчаливой. Но удивила она меня не этим.
Ленинград, Литейный проспект, Большой дом