– Может, – предложила брюнетка, – показать, пока есть время, режиссеру? Нормальному режиссеру, – уточнила она быстро, увидев, как я покривился, – наверняка ведь опытный взгляд найдет что улучшить.
«Согласится? Нет?» – Я взволнованно провел пятерней по шевелюре и решительно потянул на себя дверь.
– Ты здоров? – встревожился я. – Что-то случилось?
Ленинград, Пироговская набережная, клиника факультетской хирургии
«Вопросик с подковыркой от Ю Вэ висит… А не пора ли и самого Андропова поковырять? Подкинуть, что ли, досье по Средней Азии и Закавказью, пробить „на слабо“? Нет, понятно, что бо́льшую часть он видит и так, но в формате диалога со мной, в связке с „советским человеком“ это может прозвучать иначе, с другими последствиями».
– Ужас, – продолжил я наставительно, – не из-за останков, что будем поднимать, нет. Слишком много там погибло настоящих людей. Слишком. Тысячи наших. И слишком многие из них до сих пор ждут памяти и погребения. Это то немногое, что мы можем сейчас. А раз можем, то и должны. И это мы сделаем. Это надо им, это надо нам. Нам – чтобы повзрослеть. Тогда сможем больше. Тогда сможем лучше. Тогда… – Я чуть запрокинул голову и посмотрел поверх крыши на небо. – Тогда будем жить правильней. А понимание того, что ты не просто живешь, а живешь правильно, – дорогого стоит. За это стоит побороться. За это стоит идти в холод, грязь и ужас. Так, ребята?