Кляксой яростного мрака на подсвеченных облаках явился и уплыл назад бунтующий конь, потянулись покрытые мохнатой изморозью решетки Аничкова моста.
Длинные, до разрядки магазинов, очереди из пяти или шести стволов, пущенные почти в упор, снесли атакующую четверку до того, как кто-нибудь из них успел сделать по кортежу хотя бы выстрел.
– Ага, – согласился покорно, – Валевска, она самая. Любовница Наполеона.
Я вывел поверх ее ладошки сердечко, а потом, одумавшись, быстро его смахнул. Но ей того хватило – рука отдернулась, а улыбка стала чуть смущенной. Потом она негромко засмеялась – то ли над собой, то ли надо мной. Или, может быть, над нами вместе… Смех ее сразу сделал случившееся простым и естественным: ну пошутили школьники, бывает.
В груди у меня захолонуло, как бывает, когда ждешь дурной вести: уже знаешь, что она будет, но еще тоскливо не понимаешь – какая.
Я обессиленно откинулся к прохладной стене. Хотелось постучаться о нее лбом – эта логическая задача была мне не по зубам. Я не мог понять, как, исходя из имеющихся у спецслужб данных, можно столь близко ко мне подобраться. Это и бесило, и пугало.